Судьба детей-белоэмигрантов практически волновала всех с первого дня исхода из России. Утрата родины, семьи, школы грозила нравственной деградацией части детей, потерей ценностных ориентаций и, в особенности «денационализацией» личности, забвением родного языка, религиозных традиций, отсутствием или низким уровнем знаний о России и т.п. Особенные опасения вызывали дети дошкольного и младшего школьного возраста. Решение этой социальной и педагогической проблемы ставило задачу создания системы национального образования и воспитания подрастающего поколения, которая включила в себя комплекс учебных заведений и внешкольных учреждений, осуществлявших образование и воспитание подрастающего поколения путем создания русского микросоциума. С целью оказания помощи беженцам, и в первую очередь, детям к середине 1920-го и на протяжении последующего 1921-го годов в разных европейских столицах, в том числе и в Стамбуле, одно за другим стали возникать русские благотворительные учреждения. Их координация и финансирование осуществлялись Земско-Городским Комитетом (РЗГК), учрежденным в Париже. Совещание в мае 1920 года в Стамбуле представителей правительственных и общественных организаций за рубежом под председательством генерала А.С. Лукомского возложило обязанности по организации школьного образования на Всероссийский союз городов, деятельность которого финансировалась правительством П.Н. Врангеля. Большую помощь оказывал и Американский Красный Крест. Временный главный комитет всероссийского союза городов проводил свою культурно-просветительную деятельность в Стамбуле через находившуюся здесь группу общественных деятелей во главе с П.П. Юреневым и А.В. Жекулиной. Начиная с середины 1920 года и до февраля 1921 года, Комитету всероссийского союза городов удалось многое осуществить по вопросу обучения детей эмигрантов в Стамбуле. Им же в Стамбуле были созданы «три гимназии (свыше 900 учеников), три училища (неполных средних учебных заведения), десять начальных школ, два детских дома, десять детских садов, площадок и яслей, шесть детских столовых и множество интернатов» [2, 12]. С февраля 1921 года культурно-просветительное и школьное дело в Стамбуле получает регулярную и относительно широкую поддержку со стороны Земско-городского комитета, отпустившего с марта по июнь 1921 года всего 739.330 фр. Временному главному комитету Согора [там же]. Параллельно Комитетом всероссийского союза городов, другими русскими организациями и частными лицами содержались также 3 гимназии, детский дом, приют и начальная школа. В июне 1920 года по инициативе супруги российского посла В.В. Нератовой возобновила свою деятельность Крестовоздвиженская школа, известная под именем «Гимназия Нератовой», в которой учились 117 мальчиков и 76 девочек. Вслед за ней появилась вторая приходская гимназия в Харбие при церкви Св. Николая, а третья – на о. Галлиполи, которая содержалась русским военным командованием. Детский дом основало Российское Общество красного креста, начальную школу – баронесса Врангель, а католическую школу-интернат – отец Сипягин. Из дневника архиепископа Дамиана Царицынского, хранящегося у его правнука в Болгарии, становится известно, что с 1 марта 1921 года Свято-Владимирским Братством, которым руководил еп. Дамиан, был арендован дом из 38 комнат в Ферикее, известный под названием «Русский дом»: «В 17 комнатах, отремонтированных при содействии проф. Уиттимора и Американского красного креста и Американского комитета спасения и воспитания русских детей, были устроены детский сад, рассчитанный на 60 детей, интернат для юношей школьного возраста на 30 человек, а также столовая, обслуживавшая интернат и детский сад. Намечено было открытие приюта для детей-инвалидов, постройка теплых бараков для ночлега неимущих и баня» [10, 476–477]. Решением проблемы обучения детей-эмигрантов занялись непосредственно и международные благотворительные организации, а также и Союзные власти. «Иностранные благотворительные организации и жертвователи (Американский красный крест, Американская организация помощи, Международный красный крест, английские общества, представители американских обществ – г-жа Бристоль, проф. Уиттимор и др.), охотно добавляющее свои фонды к денежным суммам, затрачиваемым самими русскими, увеличили в несколько раз (главным образом продуктами и бельем) отпускаемые Земско-Городским Комитетом средства» [2, 12]. Так, например, в середине 1920 года в районе Буюкдере и на острове Проти (нынешнем Кыналы) на средства британских частных благотворителей, образовавших в Лондоне «Общество помощи русским и содействия восстановлению Poccии» были учреждены две школы. Школой в Буюкдере руководил патер Черчворд опытный английский педагог «высоких моральных качеств, исключительно благотворно» действующих на воспитанников, а школой на Проти – его заместитель мистер Коффей «также умело и разумно руководящий нравственным воспитанием своих питомцев» [3, XXXII]. Сколько детей обучалось в них с первых дней, к сожалению, не известно. Известно, что к началу 1924-го года школа в Буюкдере насчитывала 270 мальчиков и 30 девочек младшего возраста, а школе-приюте на Проти – свыше 80 русских девочек.
В августе 1921 года при материальной поддержке американских моряков открылась и бесплатная русская школа, в которой одновременно обучалось до 30 детей, в возрасте от 6 до 12 лет. Дети с утра собирались в школу и проводили в ней весь день до 6 часов вечера, получая прекрасное питание. Когда первый миноносец, оказавший помощь школе, ушел в Америку, он передал заботы о ней экипажу миноносца «Эдсол», содержавшему школу до ее закрытия, т.е. до 1 сентября 1923 года. Попечительница школы, княгиня Гагарина, привлекла к этому делу супругу начальника штаба адмирала Бристоля, г-жу Гепборн, и впоследствии передала ей все заботы о школе и ее воспитанниках [3, XIX].
Обучение детей-белоэмигрантов
Октябрьская революция и последовавшие за ней события привели к 3-летнему перерыву в учебном процессе. Многие дети были полностью лишены образования и воспитания, что несомненно отразилось на процессе обучения в стамбульских образовательных школах. Состав классов в них можно разделить на две основные группы, которые можно обозначить как учащиеся и доучивающиеся. Во всех классах имелись ученики-переростки, что приводило к отсутствию какой-либо грани между учениками V, VI, VII и VIII классов. Часто даже в V классе попадались ученики старше, чем в VIII. Большинство из них были болезненно поражены всеми ужасами революционной эпохи и гражданской войны, многие из них по нескольку лет были на фронте и не брали в руки книг. Наглядной оценкой расхождения интеллектуальных школьных критериев с критериями жизни служит запись, сделанная В.В. Зеньковским: «Детская душа в наши дни напоминает полуразрушенный дом, в котором уцелело только несколько жилых помещений, а все остальное разрушено, измято и сломано… Душа их, конечно, безостановочно лечит самое себя, но наш долг – всячески помогать ей в этом, ибо справиться с тем тяжким бременем, с тем ядом, который отравил душу, им самим нелегко…» [1, 160]. Учащиеся нуждались прежде всего в «педагогической терапии». Обязанность залечить их душевные раны, приготовить их к жизни, сделать из них людей легла на преподавателей. Как достигнуть этого? Ответом служит речь директора А.А. Петрова на первом заседании педагогического совета Первой Константинопольской гимназии Всероссийского союза городов: «Нам нельзя думать только о снабжении учащихся каким-нибудь комплексом знаний; мы раз и навсегда должны отказаться от старой пассивной школы. Само собой, выдвигается на первый план задача воспитания: мы обязаны воспитать детей, а все остальное будет достигаться легко; нельзя думать о развитии только интеллекта, когда больна вся душа. Но мы не можем признать для себя приемлемым и метод ‘воспитывающего обучения’, который, быть может, и имеет много хороших сторон, но для данного момента непригоден. Весь строй школы должен быть поставлен так, чтобы уроками, рекреациями, жизнью в интернате действовать на всю душу ребенка или юноши, одновременно лечить, воспитывать и учить. Наша школа должна стать прежде всего школой-семьей, где жизнь педагога неразрывно связана с детской жизнью, где не будет двух лагерей: «мы» и «они», а все будут спаяны воедино. Далее наша школа, ввиду переживаемого времени, должна думать о воспитании воли, характера, борьбе с той дряблостью и мягкотелостью, которая так разительно сказалась в русской интеллигенции в годину тяжких испытаний. Наконец, третье – и, может быть, самое важное: руководясь новейшими течениями педагогики и психологии, наша школа должна быть строго национальной, на нас лежит трудная и ответственная задача – сохранить в детях, а в нужных случаях зажечь святой огонь любви к утраченной отчизне, познакомить их с величием родной истории, красотой родной поэзии и литературы – словом, дать знание и понимание родного края» [8, 95–96]. Наибольшей трудностью воспитания являлись разновозрастность (9–23 лет) и разнородность (от самых демократических слоев населения до титулованных) состава классов при совместном обучении. Однако именно эта совместность и оказала наибольшую пользу: женский элемент, несомненно, сыграл громадную облагораживающую роль. «Буквально с каждым днем чувствовалось смягчение той грубости манер и выражений, с которой бывшие «воины» пришли в гимназию; можно было наглядно убеждаться, как эти преждевременно состарившиеся юноши вновь становились детьми, как постепенно исчезала глубокая складка не то задумчивости, не то презрения, образовавшаяся у многих на лбу. Атмосфера расчищалась в общем, но отдельные лица продолжали оставаться «дикими зверьками» и как-то исподлобья смотрели на все происходящее. Большинство не верило в прочность этой «затеи», им казалось, что пройдет неделя-другая, и это ‘благополучие’ кончится, а там... снова улица, снова голод и нищета, в лучшем случае тяжелый физический труд на Константинопольской пристани» [8, 98]. Что касается учебной программы русских школ в Стамбуле под эгидой Всероссийского союза городов, то отметим, что они обладали всеми правами русских правительственных учебных заведений за границей. А содержание и направление учебной деятельности определялось утвержденными Крымским правительством программами и учебной табелью. В основу гимназических программ были положены последние распоряжения Министерства графа Игнатьева, но с некоторыми изменениями: изучение латинского языка начиналось не с III, а с V класса, и на него отводилось 3 урока в неделю; было усилено изучение новых языков: французского, немецкого и английского, при обязательном изучении двух из них, введены уроки французской разговорной практики по группам три раза в неделю; а также обязательные уроки ручного труда (главным образом сапожное ремесло); во внеурочное время организованы специальные курсы рукоделия и изящных работ для девочек, при содействии представительниц Американского красного креста, взявших на себя бесплатное преподавание и снабжение учащихся материалом [8, 93]. Программы учебных учреждений, организованных и заведуемых иностранцами, были приближены к довоенным программам русского реального семилетнего училища с некоторыми изменениями и адаптацией к новым обстоятельствам. «Каждый, кто имел случай посетить британские школы для русских детей в Буюк-Дере или на Проти, выносил от этих посещений самые восторженные впечатления, с особым удовлетворением отмечая самую систему воспитания детей в духе любви к своей родине, с сохранением в неприкосновенности и русских обычаев, и русского уклада» [3, XXXII]. Они были чисто русскими и были нацелены дать детям не только общее образование, но и предварительную практическую подготовку на будущее в области техники, сельского хозяйства или коммерции. При этом большое внимание уделялось изучению иностранных языков (английского, французского, немецкого) – общее количество уроков в неделю составляло 28–29. Кроме того, в течение двух часов дети по личному выбору работали под руководством опытных инструкторов в одной из мастерских: столярной, слесарной, сапожной, переплетной, портняжной, рисования масляными и водяными красками, резьбы по дереву и декоративного искусства; или обучались садоводству и огородничеству. Обычно дети последовательно обучались в двух-трех мастерских. Миссия по спасению тысяч детей беженцев увенчалась успехом – они были вырваны из гибельной обстановки барака или улицы, а затем включены в хорошо организованный учебный процесс. Создание в Стамбуле ряда учебных учреждений, как и просветительная деятельность в них имели особый характер – ни хозяйственные, ни политические условия в стране не позволяли думать о прочном оседании здесь русской эмиграции. Вот почему Стамбул и для детей-беженцев оказался лишь временным пристанищем, лишь этапом на пути дальнейшего расселения преимущественно в славянские страны. К началу 1923 года «русский» Стамбул стал постепенно исчезать. От огромной волны беженцев, докатившейся в 1919–1920 годах с черноморских портов на берега Босфора, к 1924 году остается всего около 10 тысяч, а к 1926 – 4–5 тысяч человек. С прекращением оккупации города войсками Антанты и объявлением в стране нового республиканского правления прекратили свою работу и иностранные гуманитарные организации, закрылись или эвакуировались вместе с потоком беженцев обслуживавшие их многочисленные русские учреждения.
Судьба школьных учреждений в Стамбуле
В течение 1922–1923 гг. сеть школьных и культурно-просветительных учреждений Земско-городского комитета в Стамбуле и его окрестностях была постепенно ликвидирована. Важнейшие учреждения были эвакуированы. Первая и старейшая русская гимназия (Константинопольская) в конце 1921 года была переведена в Тржебову в Чехословакию. Вторая гимназия была переименована в «Ученически этапно-пропускной пункт», а ее кадры педагогов и учащихся дали начало крупным русским гимназиям в Шумене и Дольне Орехове в Болгарии. В Болгарию же были эвакуированы с Лемноса ученики нескольких кубанских народных училищ, положившие основание сельскохозяйственному училищу в Плаковском монастыре [2, 13]. Детский дом не мог быть эвакуирован, как цельное учреждение. Часть детей и персонала уехала в Бельгию, Америку и др. страны, остальные остались в Стамбуле. Имущество детского дома, книжный склад и библиотеки были эвакуированы в Сербию. Остальные мелкие учреждения Земско-городского комитета в Стамбульском районе были в течение 1923 года постепенно закрыты, а помощь студентам прекращена. Судьба других школьных учреждений, возникших в Стамбуле, но не входивших в сеть содержимых Земско-городским комитетом, такова: гимназия г-жи Нератовой была переведена в феврале 1922 года в Болгарию, в г. Пещеру; гимназия, содержавшаяся военным командованием на о. Галлиполи, также была эвакуирована в Болгарию, в г. Горно Паничерево; детский дом Российского общества красного креста вывезен весной 1923 года в Бельгию. Летом 1923 года закрылась окончательно гимназия, образованная приходом церкви Св. Николая в Харбие субсидировавшаяся в последнее время Земско-городским комитетом. После ухода Союзных властей, из прежних многочисленных школьных учреждений в Стамбуле остались лишь немногие. В конце 1923 года продолжали существовать две содержимые английским благотворительным обществом средние школы – в Буюкдере (180 мальчиков нуждающихся русских беженцев или сирот в возрасте 9–19 лет) и на острове Проти (60 девочек), а также одна начальная школа имени баронессы Врангель (32 учащихся). Вне школ имелось по приблизительному подсчету около 200 детей школьного возраста [2, 15]. Таким образом, трехлетняя кипучая деятельность русских и иностранных организаций в Стамбуле по спасению русских детей от гибели и обеспечению им питания, воспитания и образования замирает окончательно.
Автор выражает благодарность руководству Отдела поддержки международных научных проектов при Стамбульском университете за оказание помощи в осуществлении данного проекта (Peг. № 25646).