Великий русский писатель Ф.М. Достоевский, о котором М. Горький сказал, что по силе художественной изобретательности его талант может быть равен только Шекспиру [1], выразил своим творчеством не только безмерность страданий «бедных», «униженных и оскорбленных», но и дал психологически достоверные картины физически и душевно больных людей. Величайший мастер-психолог, видевший и понимавший тончайшие движения человеческих душ, Ф.М. Достоевский с удивительной проникновенностью изобразил все стороны человеческой жизни, болезнь и смерть своих героев.
Цель исследования: дать характеристику и проанализировать медицинские темы в произведениях Ф.М. Достоевского с точки зрения врача-клинициста.
Материалы и методы исследования
В качестве методологических подходов использовались исторический, деятельностный, идеографический, позволяющий понять особенности личности Ф.М. Достоевского, и описательный. При работе над статьей были изучены следующие источники: полное собрание сочинений автора и некоторые критические и исследовательские работы, затрагивающие интересующую нас тематику.
Результаты исследования и их обсуждение
Сын небогатого лекаря, Ф.М. Достоевский родился и вырос при Мариинской больнице, где работал его отец. Нужда, алкоголизм отца, мрачные стены больницы, изможденные лица больных и калек, «скорбные листы», лекари – вот первые детские впечатления будущего писателя [2].
Дальнейшие вехи жизненного пути – кружок петрашевцев, каторга, солдатчина, сибирское поселение – дали писателю массу впечатлений, познакомили его с людьми во всем многообразии их душевных устремлений, с людьми физически и душевно искалеченными, обогатили его жизненный опыт и понимание человеческой психологии.
Глубокое знание психологии людей, собственная болезнь (эпилепсия с 1850 года), знакомство со многими врачами и использование их медицинских советов позволили создать писателю впечатляющие картины болезни своих героев [2].
В воспоминаниях о Ф.М. Достоевском упоминаются имена врачей, за работой и бытом которых он имел возможность наблюдать и советы которых использовал в своих произведениях. Это петербургский доктор Ризенкампф, который позволил Ф.М. Достоевскому познакомиться со своими пациентами из городских низов, московский доктор – друг молодости С.Д. Яновский, родственник жены М.Н. Сниткин, ученица И.М. Сеченова, первая русская женщина-врач Н.П. Суслова и другие [1, 2].
В некоторых произведениях Достоевский изобразил медицинских работников разной степени культуры и знаний, но чаще честных, отзывчивых, преданных своему делу. Это терпеливый, умный доктор-психолог «со Станиславом на шее», лечивший сироту Нелли («Униженные и оскорбленные»). Доктор Герценштубе, который «был добр и человеколюбив, лечил бедных больных и крестьян даром, сам ходил в их конуры и избы и оставлял деньги на лекарство». И интриган «московский доктор Варвинский» («Братья Карамазовы»). В романе «Идиот» Ф.М. Достоевский пишет о старшем враче московских тюремных больниц Федоре Петровиче Гаазе, о котором писатель услышал на каторге и интересовался его личностью. Об этом свидетельствует не только «Идиот», но и черновые записи к »Преступлению и наказанию», «Житию великого грешника» и записные книжки Ф.М. Достоевского. Ф.П. Гааз – реально существующее лицо, человек много сделавший для смягчения жестоких условий содержания заключенных и ссыльных [3]. Арестантам и больным доктор раздавал все свои средства и завоевал, благодаря своему бескорыстию, широкую популярность у населения. Вот как рассказывает о нем Ипполит – один из героев романа «Идиот»: «…в Москве жил один старик, один «генерал», то есть действительный статский советник, с немецким именем; он всю жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит старичок генерал…». «Он давал деньги, присылал необходимые вещи – портянки, подвертки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки и оделял ими каждого грамотного, с полным убеждением, что они будут их дорогой читать и что грамотный прочтет неграмотному, про преступления он редко расспрашивал, разве выслушивал, если преступник сам начинал говорить… Он говорил с ними, как с братьями, но они сами считали его под конец за отца. Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с ребенком на руках, он подходил, ласкал ребенка, пощелкивал ему пальцами, чтобы он засмеялся. Так поступал он множество лет, до самой смерти; дошло до того, что его знали по всей России и по всей Сибири, то есть все преступники» [4].
Глубокая наблюдательность и советы врачей позволили Достоевскому описать ряд патологических состояний, которые поражают своей обстоятельностью, достоверностью.
Перед нами проходит целая галерея людей мнительных, нерешительных, измученных страхами и галлюцинациями, страдающих «падучей болезнью», алкоголизмом и т.д. Вот как, например, описаны страхи одного из героев с тревожно-мнительным характером, от имени которого ведется повествование («Униженные и оскорбленные»): «…с самого наступления сумерек стал впадать в то состояние души, которое так часто приходит ко мне теперь в моей болезни по ночам и которое я называю мистическим ужасом. Это – самая тяжелая, мучительная боязнь чего-то, чего я сам определить не могу, чего-то непостигаемого и несуществующего в порядке вещей, но что непременно, может быть, сию же минуту, осуществится, как бы в насмешку всем доводам разума… В моей тоске неопределенность опасности еще более усиливает мучения…» [3].
Известный критик Н.А. Добролюбов считал, что мнительность, неуверенность в себе порождена забитостью, постоянными унижениями, нищетой. Он так писал о Прохорчине, герое повести «Господин Прохорчин»: «…характер у него боязливый, как у всех забитых… На свете видит и случайности разного рода: болезни, пожары, внезапные увольнения по службе по желанию начальства… Бедняка начинает преследовать мысль о непрочности, о необеспеченности его положения» [5].
В целом ряде произведений Ф.М. Достоевский описывает галлюцинации. Так, картина загробного мира дана как слуховая галлюцинация маленького чиновника, спившегося и, видимо, заболевшего белой горячкой («Бобок»); больной Ипполит («Идиот») видит неслыханно отвратительное насекомое, образ которого олицетворяет все хищное и жестокое, что порождает в душе человека действительность, враждебную всему человеческому; галлюцинирует и Иван Федорович Карамазов («Братья Карамазовы»), который неожиданно видит перед собой гражданина лет пятидесяти в поношенном костюме, который оказывается чертом, сатаной и с которым больной Иван Карамазов ведет спор, понимая, что это его галлюцинация, болезнь [3]. Он говорит: «Ты – ложь, ты – болезнь моя, ты – призрак. Я только не знаю, чем тебя истребить, и вижу, что некоторое время надобно пострадать. Ты моя галлюцинация».
Из переписки Достоевского видно, что он получил в 1880 г. письмо от врача, подтверждавшего верность галлюцинации, описанной в романе «Братья Карамазовы». В письме редактору-исполнителю «Русского вестника» Достоевский писал: «Долгом считаю, однако, Вас уведомить, что я давно уже справлялся с мнением докторов (и не одного). Они утверждают, что не только подробные кошмары, но и галлюцинации перед «белой горячкой» возможны» [1, 3, 5].
В «Двойнике» писатель дает нам историю душевной болезни г. Голядкина, который раздвоился в собственном сознании. Возникший в воображении героя двойник – умелый и цепкий г. Голядкин-младший, начинает подменять, вытеснять из жизни г. Голядкина-старшего. «Он чувствует всем существом своим, что кто-то совершенно на него похожий, подменил его, действует, говорит за него, как будто это он сам, но делает и говорит нечто зловещее, враждебное ему, г. Голядкину, и все верят этому извергу, и никто не замечает, не хочет видеть и слышать его, настоящего Голядкина» [6].
Глубоким социальным значением полны кошмары несчастного г. Голядкина, под которым писатель видит раздвоение человека между требованиями собственного «я», не желающего жить по законам человечности и требованиям, предъявляемыми к нему бесчеловечным обществом.
Эта социальная тема перенесена писателем в сферу психопатологическую, погружая читателя в мрачную бездну больной души.
Безусловно, эта сфера является больше частью клинициста, чем художника, но Достоевский этим приемом добился главного – показа омерзительной действительности, калечащей души людей.
Люди гибнут, сходят с ума, кончают жизнь самоубийством, обилие персонажей стоят на грани сумасшествия или уже преступили эту грань. Все это нельзя объяснить только болезненным тяготением самого писателя к психопатологии. Но и безумная, жестокая действительность как тогда, так и сейчас способна довести людей до сумасшествия [7].
Писатель изобразил не только болезни человеческой души, но и, как сказал критик Н.Н. Страхов, «духовные болезни» современного общества. Д.И. Писарев в статье «Борьба за жизнь» (1867 г.), говоря о болезни Раскольникова («Преступление и наказание»), доказывает, что корень его болезни таился не в мозгу, а в кармане.
Наибольшее внимание писатель уделил описанию эпилепсии, «падучей» болезни князя Мышкина [8], черты образа которого носят автобиографический характер. Он наделил ею и некоторых других своих героев (Нелли из романа «Униженные и оскорбленные», Смердяков из «Братьев Карамазовых»), то есть той же тяжелой болезнью – эпилепсией, которой страдал сам. Состояние Мышкина перед эпилептическим припадком соответствует тому, что, по рассказам Достоевского, он испытывал при приближении болезни. Вот как описывается эпилептическая аура князя Мышкина: «…в эпилептическом состоянии его была одна степень почти перед самым припадком (если только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как воспламенялся его мозг и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся как молнии. Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной, гармоничной радости и надежды, полное разума и окончательной причины. Но эти моменты, эти проблески были еще только предчувствием той окончательной секунды (никогда не более секунды), с которой начинался сам припадок». И далее – «…отупение, душевный мрак, идиотизм стояли перед ним ярким последствием этих «“высочайших минут”» [3, 7, 8].
Это описание эпилептической ауры князя Мышкина-Достоевского настолько ярко и документально, что оно легко может служить иллюстрацией к лекции по эпилепсии.
В некоторых произведениях Достоевский описал больных, страдающих болезнями внутренних органов: туберкулез легких Ипполита («Идиот») и Катерины Ивановны («Преступление и наказание»), ревматический порок сердца Нелли («Униженные и оскорбленные») и т.д. Но описание физических страданий явно уступает по яркости и реальности описаниям душевных заболеваний.
По-видимому, одной наблюдательности, консультаций с врачами и даже психологического таланта было бы недостаточно для удивительно точного в медицинском отношении описания психических и других заболеваний. Ф.М. Достоевский, образованнейший человек своего времени, был знаком, как это видно из его произведений, записных книжек и воспоминаний о нем, с наиболее интересными медицинскими сочинениями, которые, безусловно, помогли дать психологически правильные описания болезни.
Он был знаком с произведениями немецкого физиолога Л. Бюхнера «Сила и материя» и немецкого естествоиспытателя К. Фохта «Физиологические письма», – представителями так называемого вульгарного материализма XIX в., немецкого писателя и врача Т. Пидерита «Мозг и дух», английского физиолога Льюиса «Физиология обыденной жизни», пользовавшейся широкой популярностью в передовых кругах русского общества, и другими сочинениями [1, 2, 5].
Но писателю не всегда были понятны передовые материалистические идеи естествознания. Так, Достоевский в »Записках из подполья» с нарочитой вульгаризацией отнесся к идеям Ч. Дарвина о естественном отборе и происхождении видов. Это вызвало желчные замечания известного публициста и писателя Н. Щедрина, который в »Современнике» (1864) высмеивает философию героя Достоевского, приравнивая ее к учению средневекового церковника Фомы Аквинского [1].
Когда Достоевский приступил к своему последнему роману «Братья Карамазовы», в русской печати появился ряд статей о знаменитом французском физиологе Клоде Бернаре в связи с его смертью [2]. Для Дмитрия Карамазова с его представлениями о бессмертии души неприемлем материализм Клода Бернара: «Ух, Бернары! Много их расплодилось!» – восклицает он.
С иронией пишет Достоевский о современной ему медицине, процессе излишней специализации, начавшейся уже в то время, о преклонении перед иностранными авторитетами. «Совсем, совсем, я тебе скажу, – рассуждает черт из «Братьев Карамазовых», – исчез прежний доктор, который ото всех болезней лечил, теперь только одни специалисты во всех газетах публикуются. Заболи у тебя нос, тебя шлют в Париж: дескать, европейский специалист носы лечит. Приедешь в Париж, он осмотрит нос: «Я, Вам скажет только правую ноздрю могу вылечить, потому что левых ноздрей я не лечу, это не моя специальность, а поезжайте после меня в Вену, там Вам особый специалист левую ноздрю долечит» [9].
Эта знаменитая сентенция из романа «Братья Карамазовы» далеко не случайна. Ф.М. Достоевский был весьма болезненным человеком, и это касалось не только его «душевного» недуга, но и соматических заболеваний (геморрой, анемический синдром, рецидивирующие легочные процессы). Поэтому, консультативное общение с самыми разными врачами в России и заграницей составляло немалую часть его жизни [9].
В течение почти всей жизни, особенно после каторги, писателя беспокоили симптомы со стороны дыхательной системы, да и причиной смерти стало тяжелое легочное кровотечение. Федор Михайлович, как заядлый курильщик часто жаловался на рецидивирующий кашель, что расценивали как «временный катар». Но с течением времени болезнь прогрессировала, стала нарастать одышка. Лечившие в то время писателя доктора Д.И. Кошлаков и Я.Б. Бретцель установили наличие эмфиземы легких. По их совету Ф.М. Достоевскому проводилось лечение «сжатым воздухом», что привело к временному улучшению. Они же рекомендовали курортную терапию в Бад Эмсе, где пациент под наблюдением немецких врачей Теодора Фрерихса и Иоганнеса Орта не без положительных результатов лечился в течение четырех сезонов. Однако заболевание прогрессировало, кроме одышки и кашля стали беспокоить боли в грудной клетке, отмечались длительные эпизоды охриплости и потери голоса, рецидивы увеличения шейных и подчелюстных лимфоузлов, эпизоды кровохаркания. В результате повторных легочных кровотечений наступила смерть, по официальному заключению от «разрыва легочной артерии» [1, 3, 9]. С точки зрения современной медицины, анализируя клинические проявления «легочного недуга», можно предположить, что великий писатель мог страдать туберкулезом, хронической обструктивной болезнью легких, бронхоэктатической болезнью. Тяжелое хроническое заболевание, тесное общение с врачами, невольный анализ собственных симптомов и болезненных ощущений не могли не отразиться на творчестве Ф.М. Достоевского, добавляя достоверность в изображение тех или иных клинико-литературных фрагментов, являющихся частью драматургии художественного произведения в целом.
Заключение
Талантливое, психологически точное изображение болезни персонажей, переживаний больных, достоверная передача многообразной симптоматики психических заболеваний – все это является отражением глубокого знания жизни и понимания психологии человека великим русским писателем Ф.М. Достоевским. Это делает его гениальные произведения вдвойне интересными для врачей и как своеобразные клинико-художественные пособия для студентов-медиков.