Одной из особенностей исторического развития Западной Сибири является тот факт, что на ее территории располагался самый северный в мире форпост ислама. Это отличает Западную Сибирь от всех других территорий, включая арктические, и обуславливает специфику культурных процессов в среде коренного населения. Распространенный в истории Югры мусульманский термин «шайтан» (Шайтанский мыс, Шайтанка и др.), безусловно, отражает специфику региона, но это логично вызывает ряд новых вопросов: каковы пути проникновения этого термина в местную культуру; появился ли он вследствие прямого влияния сибирских татар или же опосредованного – через пришлое православное население; почему этот термин не закрепился в обско-угорских языках, в отличие, например, от удмуртов и хакасов? Каждый из вопросов дает основание провести отдельные исследования. В данной статье анализируется лишь один из возможных путей проникновения термина «шайтан» в Югру: через русскую православную культуру.
Цель исследования – проанализировать процесс проникновения в культуру обских угров термина и образа «шайтан» через миссионерское влияние православного духовенства.
Материалы и методы исследования
В исследовании использованы лингвистические источники, полевые материалы, документы Государственного архива древних актов, часть из которых опубликована в сборниках документов. Среди особой группы источников необходимо выделить полевые материалы соавтора статьи, Заслуженного деятеля ХМАО-Югры, кандидата исторических наук Т.А. Молдановой, которая выступила в роли информатора по содержанию обско-угорских культур. Выводы и результаты, отраженные в статье, получены на основе этнографических и сравнительно-исторических методов исследования, которые позволили собрать, обобщить и проанализировать исследовательский материал. Метод актуализации дал возможность спроецировать современные представления, характерные для традиционной обско-угорской культуры, на историческое прошлое для лучшего понимания анализируемых культурных процессов. В частности, это присутствие демонических образов, близких по содержанию к «шайтану», в актуальных верованиях обских угров.
Результаты исследования и их обсуждение
Обско-угорские народы не оставили документальных свидетельств, поэтому восстановление их истории сопряжено с дополнительными сложностями и происходит на основе анализа русско- и татароязычных источников, этнографических материалов, предметов обско-угорского декоративно-прикладного искусства, фольклорных образцов и лингвистических исследований. Среди комплекса этих источников встречается упоминание обско-угорских богов как «шайтанов», а шаманов – как «шайтанщиков». Применительно к XVII в. сведения о них, например, содержатся в материалах по истории Кодского (Кондинского) монастыря, расположенного в Октябрьском районе Югры: «Кодские князья… наряду с причтом и священником держали при себе шайтанщиков, а князь Дмитрий обвинялся даже в том, что отдал женку шаману на жертву шайтану» [1].
Термин «шайтан» заимствован из тюркского языка и обычно связывается с исламом: шайтан является представителем злых духов, которые враждебны Аллаху и людям; его образ близок Сатане. Анализ имеющихся исследований и исторических источников свидетельствует, что термин «шайтан» достаточно глубоко закрепился в культурном пространстве Югорского региона: как правило, им обозначали природные объекты, связанные с местами силы обских угров, где проходили шаманские камлания. В частности, на территории проживания северных хантов часто встречается топоним Шайтанский мыс [2, с. 155]: в большинстве случаев на этих мысах когда-то находились священные места обских угров. Первоначально там существовали городища, которые и сегодня называют вош пай «городка возвышенность». Со временем в эти места заселилось русское население, и мысы получили название «шайтанские», а в Березовском районе ХМАО появилась деревня Шайтанка; известны также Шайтанские юрты и т.д. Места с подобными названиями существовали и в других регионах Сибири, отразившись на названии археологических объектов: «Шайтан II» [3], «Шайтан III» [4] и др. Более того. Ю.Б. Симченко зафиксировал широко распространенную у остяков и вогулов тамгу «шайтанская рожа» [5, с. 70–119, 158], которая имела сакральное значение и архаические корни, но время появления этого названия пока неясно. Предположительно свяжем его с переселением на Север русского населения.
«Шайтанская рожа» изображалась тремя чертами (чаще прорезями), означавшими глаза и нос, и появилась на основе изображения древних личин. Ее особое значение и смысл, который понимался русскими с негативным оттенком, отражен на так называемой «изменной» стреле княгини Анны (как видно по имени – обращенной в православие) с вырезанными шайтанами («шайтанскими рожами»). Сюжет относится к 1609 г., когда Анна, вдова кодского князя Игичея, послала в остяцкие поселения стрелу, чтобы поднять народ на восстание для восстановления независимости Коды. На стреле были «нарезаны одиннадцать шайтанов с рубежи, а поперек шайтаны резаны, и железо стрельное стерто ... Служилые и торговые люди сказали, что наперед сего такие стрелы ходили промеж остяков для измены» [6]. По мнению Ю.А. Попова, на стрелах «…прослеживается генетический ряд от довольно реалистических изображений эпохи раннего железа (копьё из Омского музея) через различной формы отверстия в лопастях к предельно упрощённым «шайтанам» XVII в.» [6]. Факт упрощения изображений в виде «шайтанских рож», с одной стороны, свидетельствовал о процессе абстрагирования сакральных образов и, соответственно, их постепенной трансформации, но, с другой стороны, композиция подобных рисунков стремилась к треугольнику, «лучезарной дельте», что отражало языческое мировоззрение, личины древних богов и веру в возможности магии. Такие представления не могли поддерживаться православной церковью, поэтому использование термина «шайтанская рожа» было вполне логичным для русского населения.
На Севере Западной Сибири перед образами шайтанов совершались человеческие жертвоприношения. В 1662 г. в Березово факт покупки десятью чердынскими остяками мужчины для жертвоприношения зафиксирован в архивном документе Российского государственного архива древних актов (РГАДА): купили «…парня остяцкого для того, чтоб де убил его чордынской шайтан» [7, с. 51–52]. Вспомним, как в XVII в. кодский князь Дмитрий обвинялся, что «отдал женку шаману на жертву шайтану» [1]. В отдельных группах обских угров эта практика продолжалась до начала XX в.: согласно отчетам Пермской и Оренбургской епархий за 1908 г., у вогулов, проживавших на севере Верхотурского уезда, человеческие жертвоприношения продолжали процветать «в полной силе», причем совершались они в честь Иисуса Христа, Богоматери и Николая Чудотворца» [8, с. 183]. Кроме убийства людей, зафиксированы варварские способы жертвоприношения животных. Из журнала священника Обдорской миссии И. Платонова за 1867 г.: «С большим изуверством приносится в жертву лошадь, ее голову, поднятую вверх, привязывают к дереву и удавляют самым варварским образом, когда одни с бешеным криком петлею душат ее, в то же время другие по примеру шамана наносят зверские раны ножами, стрелами, острыми спицами при ударах палками, лишь только изнеможденная повиснет, тотчас снимается с нее шкура…» [9, с. 70–71]. В целом русское население региона транслировало образ шайтана и «шайтанского мыса» как воплощение абсолютного зла, боли, страдания и смерти (это образ Сатаны).
Широта использования термина «шайтан» наводит на мысль о наличии единого центра, откуда он распространялся на традиционные культуры Сибири. В истории региона такая трансляция могла происходить двумя путями.
Первый путь – в ходе миссионерской деятельности со стороны тюркско-мусульманских народов, вероятнее всего сибирских татар (или их предков). Хронология и территориальный охват такого влияния до конца не ясны, но сам факт описанного выше культа коня, существовавшего в арктической зоне, указывает на древние связи с тюрками, существовавшие до наступления Малого ледникового периода, когда конь мог играть какую-либо хозяйственную роль в условиях Ямала. Тюркско-мусульманское влияние на культуру обских угров прослеживается в разных аспектах: в языковых заимствованиях, ряде сакральных образов, орнаментах (особенно у южных хантов), элементах бытовой культуры и хозяйства и т.д. [10]. Особенно сильно это воздействие наблюдалось в центре Сибирского ханства (Сибирского юрта), что привело к полной ассимиляции народов Севера: в настоящее время в районе Тюмени и Тобольска не осталось ни одного поселения обских угров. В XIX в. процесс слияния народов Севера с сибирскими татарами повлиял даже на уровень и характер смертности в мусульманских поселениях [11]. Эти факторы указывают, что распространение на обско-угорские культуры термина и образа «шайтан» могло иметь более раннюю историю и исходить из миссионерской деятельности сибирских татар, но эта научная проблема – предмет отдельного исследования.
Второй путь трансляции слова «шайтан» – через православное духовенство, в процессе христианского воздействия на народы Севера. Пока невозможно сказать определенно, когда термин «шайтан» закрепился в языке русского населения, однако в их культуре он имел длительную историю, учитывая влияние Золотой Орды и ислама. Так как именно священники использовали это слово для обозначения северных языческих богов, следовательно, координирующим центром для распространения термина «шайтан» были Тобольско-Тюменская епархия и Тобольская духовная семинария. С XVIII в. для обучения в ней набирались представители коренных народов Севера [12, с. 178], которые после окончания курса возвращались в свои населенные пункты и должны были следовать изученным в семинарии правилам миссионерского воздействия.
Конечно, при отсутствии должного контроля эти правила новообращенными священниками могли и не соблюдаться в полном объеме, однако обозначение языческих богов как «шайтанов» несло особую, важную религиозно-идеологическую функцию, и все миссионеры об этом знали. Функция заключалась в изменении традиционного мировоззрения, в котором идолы бы отторгались и были вытеснены из культуры народов Севера, – собственно, для этого и проводилась подготовка священников непосредственно из среды обских угров.
Тобольская духовная семинария распространяла влияние и на православные монастыри, включая Кондинский; там тоже проживали и учились дети обских угров [13, с. 293], которые также подвергались ежедневному религиозному воздействию. Одна из главных воспитательных целей любого миссионера – вызвать негативные эмоции относительно «кумиров», и термин «шайтан» для этого хорошо подходил. Сложно представить, чтобы проживающие в монастыре крещеные остяки и вогулы, принявшие православие (пусть и формально) и нередко попадавшие в монастырь из-за голода, отказывались называть языческих богов «шайтанами», как это было принято у православной церкви. Кроме этого, на Севере открывались школы и училища, куда принимали инородческих детей для религиозного «просвещения»: одно из таких учебных заведений долго действовало на базе Обдорского прихода.
Религиозное влияние православных миссионеров оставило следы в ряде обско-угорских диалектов. На территории р. Казым эти слова локализуются, прежде всего, у обских хантов, возле с. Полноват: именно там до советского периода существовала церковь. Заимствованные слова трансформированы согласно правилам хантыйского языка: во-первых, Кодский (Кондинский) монастырь ханты называют Манстар вош; во-вторых, в традиционной культуре хантов рождение внебрачных детей не являлось чем-то запретным (так как ребенка в любом случае дает верховная богиня Калтащ), а на Полноватской территории существуют слова, которые осуждают внебрачные отношения: «Я там жила в детстве и помню, что бабушку это несколько удивляло, что мы родом с верховьев этой реки и у нас этих слов не было» [14]. По настоящее время у хантов применяются слова карек от слова «грех» (выкидыш, превратившийся в злую сущность). Еще одно слово посар нэ «посар женщина» (т.е. женщина, родившая вне брака), посар от слова «позор».
В мифологии обских угров также закрепились многочисленные христианские сюжеты, трансформированные в соответствии с традиционными религиозными представлениями. Эти сюжеты достаточно полно описаны в этнографических исследованиях Н.Л. Гондатти. Название одной из публикаций «Следы языческих верований у инородцев Северо-Западной Сибири» [15] правильнее было бы назвать «Следы христианских верований у инородцев…» с учетом доминирования в них язычества. Однако религиозный синкретизм в них очевиден.
Исходя из такого объема заимствований христианских образов и слов, логично предположить, что термин «шайтан», учитывая его смысловую значимость, тоже получил закрепление в обско-угорских языках, как это произошло у ряда других христианизированных народов. Учтем также, что определенная часть хантов и манси в лице нового православного духовенства была должна (и даже обязана) использовать слово «шайтан» в силу своей должности, распространяя христианство на свою паству. Поэтому данный термин должен был не только употребляться, но и оставить след в обско-угорских языках. Однако термин не закрепился, хотя «кумиров» обских угров русское духовенство даже классифицировало на непосредственно «шайтанов» и «болванов/болванчиков». Обратившись к лингвистическим и филологическим источникам, исследователи не зафиксировали близких по фонетическому звучанию слов, этот термин отсутствует и в опубликованных мифологиях, что удивительно. «Нечистая сила» у хантов и манси определяется не как шайтан, а общим словом куль, которое одновременно применяется в качестве ругательного (куль пущ); у манси также есть дух болезней и смерти, которого называют Куль отыр (Куль богатырь). В современном языке хантов слово «куль» уже малозначимо (вероятно, устаревшее), а у манси – наоборот, является актуальным. Кроме этого, у хантов главный дух смерти и болезней – Хинь; есть также большое количество «частных» духов, которые могут навредить человеку, они «специализируются» в определенных областях (например, духи конкретных болезней) – их можно призвать для наказания преступника за совершенное преступление. Существуют идолы (из дерева) – ӆәӈх хур «духа изображение», которых могут назвать юх хур «из дерева изображение». Куклы из ткани, которые обычно помещаются в прикладах или в святилищах, тоже называются ӆәӈх хур. Известны названия других кукол: иттерма, акань, пакки [14].
Заключение
Анализ изученной проблемы поставил новый вопрос: почему при таком масштабе использования термина «шайтан» православными миссионерами это слово никах не отражено в языках хантов и манси в «чистом» виде, в отличие от языков удмуртов, хакасов и других христианизированных народов? В качестве ответа на этот вопрос выдвинем новую гипотезу: во время православного миссионерства у обских угров уже существовал термин-«конкурент» демонического содержания, имеющий связь с тюркско-мусульманской культурой. В этом плане необходимо обратить внимание на имя и образ главного духа смерти и болезней у обских угров – Хинь, а также его совпадение по многим основаниям с сибиро-татарским жен («джинн»). Анализ этих связей может показать, что тюркско-мусульманское влияние на культуру обских угров, осуществлявшееся сначала из Сибирского ханства, а после его падения – через торговые, личные и родственные связи с сибирскими татарами, проявлялось не только на уровне языка, быта, одежды и др., но также в религиозных представлениях. В результате такого воздействия складывался синкретизм, и он имел гораздо более сложные формы, чем сочетание язычества и христианства. Мусульманский термин «шайтан» закреплялся через воздействие православного духовенства лишь в том случае, если на традиционную культуру народов Севера ранее не оказывалось столь значительного влияния ислама, какое наблюдалось в сфере Сибирского ханства. Если отталкиваться от этой посылки, то сам факт отсутствия в обско-угорских языках ряда значимых для христианских миссионеров религиозных терминов может стать индикатором присутствия в культуре пока не изученных явлений, не отраженных в письменных источниках.