Л. Андреева – писатель рубежа XIX-XX веков, которого критики и литературоведы справедливо именуют мастером тьмы и ужаса. Исследователь его творчества Е. Аничков отмечал: «Леонид Андреев заставил нас проникнуться жутким, леденящим сознанием о непроницаемой пропасти, лежащей между человеком и человеком» [4: 68]. Анализ текстов его произведений показал, что осмысление философско-нравственных категорий (добро, зло, вера, неверие и др.) реализуется на основе контрастных «содержательно-логических планов изложения» [3: 4] Это обусловлено особенностями языковой картины мира писателя, который особенно болезненно переживал исторические потрясения начала XX века: войны, революции, террор и всеобщее смятение. По этому поводу примечательны слова С.А. Станиславской: «Контраст в словесном искусстве ХХ века становится универсальной категорией… Активное развитие контраста в художественной речи связано с эпохой…» [5: 3].
В 1907 году Л. Андреев создает повесть «Иуда Искариот», в основе которой лежит преломление Библейского сюжета. Более того, уже само название повести указывает на присутствие в художественном тексте христианских мотивов (интересно, что сама Библия является образцом текста, построенного по принципу контраста и исследовалась с этой точки зрения Ильченко А.В.).
Проведенное нами анкетирование показало, что в сознании человека собственное имя существительное Иуда вызывает устойчивый для большинства носителей русского языка ряд ассоциируемых концептов: «Иуда» – «предательство» – «малодушие» – «жадность» – «кровь» – «смерть» – «пропасть». Лексемы, вербализующие эти концепты, как убеждает контекстуальный анализ, органично включаются в лексико-семантическую группу «Зло». Концепт «Иуда», являясь для европейцев общекультурным, представлен Л. Андреевым традиционно. Встречаясь в анализируемом тексте аж 21 раз, он актуализируется исключительно в образе предателя. Народ так характеризует его: «злой, как... бес». Включение в сравнительный оборот сразу двух слов резко отрицательной коннотации усиливает негативную оценочность концепта «Иуда», который и видом своим «безобразнее всех жителей Иудеи» [1]. Важной составляющей внешнего облика Иуды становится характеристика его взгляда – «ЗЛОбный». Казалось бы, Л. Андреев традиционно включает в одну тематическую группу имя Иуды, номинативы зло и ложь. Однако неслучайно на протяжении всего текста рядом с образом худшего из всех людей стоит образ Христа как символ добра и веры. Анхель де Куатьэ в прологе к одной из своих книг пишет: «Иуда Искариот» Леонида Андреева - одно из величайших произведений русской и мировой литературы. Оно обращено к человеку. Оно заставляет задуматься - о том, что такое истинная любовь, подлинная вера и страх смерти. Леонид Андреев словно бы спрашивает - ничего ли мы здесь не путаем? Не прячется ли за нашей верой страх смерти? И много ли веры в нашей любви?».
Действительно, Л. Андреев то и дело заставляет сомневаться читателя, заставляет поверить в то, что концепт «Иуда» буквально вылит из контраста. Он - трагичен, жалок и, как ни странно,… честен. Создавая речевой портрет героя, писатель неустанно подчёркивает его «злословную» речь («С той же странной злобою Искариот бросил отрывисто и резко: «Люблю» [1]). Некоторые контексты предполагают связь злословия с ложью, которая действительно сопровождает Иуду на протяжении всего текста, но вдруг резко сменяется правдой в конце второй главы. Традиционно образу Иуды противопоставлен образ Христа, но в анализируемой нами повести Иуда противопоставляется не только добру, правде и вере, но и… самой лжи. Не правда ли неожиданный культурно-прагматический поворот в создании всей концептосферы художественного текста? Он как раз и порождает главную научную интригу.
С.А. Станиславская справедливо заметила, что контраст функционирует «как один из видов семантико-стилистической организации … текста» и «находит свое выражение в системе разноуровневых оппозиций» [5: 5]. Прежде всего, универсальной синтаксической моделью, с помощью которой Л. Андреев реализует контрастность образа Предателя и Спасителя становятся в тексте повести Л. Андреева сложносочиненные предложения с противительными союзами. Ср.: «Ученики волновались и сдержанно роптали, а он решительно принял Иуду и включил его в круг избранных», «Ученики волновались и сдержанно роптали, а он сидел тихо…» [1]. Кроме того, средством связи многих предложений становится союз «а», словно усилия разрыв между двумя и так диаметрально противоположными краями одной диады. Но парадокс Л. Андреева заключается в том, что ложь Иуды – вовсе не ложь, а выдумка больного воображения. Не случайно словами, обозначающими один денотат, становятся речевые синонимы ложь и сказка. В сознании невольно возникает всем известная пословица: «Сказка - ложь, да в ней намек». Вот и ложь Иуды контекстуально воспринимается как намек на всеобщую низость и подлость, которой сначала и не веришь вовсе: «По рассказам Иуды выходило так, будто он знает всех людей, и каждый человек, которого он знает, совершил в своей жизни какой-нибудь дурной поступок или даже преступление». Но вдруг в конце второй главы оказывается, что ложь Иуды – правда. Оказывается, что люди, которых характеризуют такие лексемы, как «радость», «внимание» и даже «любовь», посмели назвать Иисуса вором и обманщиком. И теперь уже негативные атрибутивы по отношению к народу звучат из уста Фомы: концепт «любовь» противопоставляется «злости», «вера» - «камню» («…люди… встречали Христа и его друзей, окружали их вниманием и любовью и становились верующими» - «Это были люди злые и глупые, и на камень упало семя твоих слов»). Правда Иуды всегда сходит на нет, она то и дело сталкивается с «острыми шипами». Метафорически Л. Андреев устами самого Иуды сравниваетсяХриста с прекрасной розой, которая не нежна лишь для Иуды. Неужели писатель посмел обвинить самого Спасителя в предательстве Иуды? Любопытно, что Л. Андреев создает контрастные образы Иуды и Христа, но не Иуды и его учеников. Если взгляд Иуды «злобен», то и взгляд учеников Христа - «недружелюбен». Получается, что в дискурсивном пространстве текста Л. Андреева окказиональным становится противопоставление учеников Христа с самим Христом.
С.А. Станиславская выделила два типа контраста:
- лексико-семантический (он представлен в тексте повести Л.Андреева на уровне речевого антонимирования лексических единиц);
- стилистический контраст (соединение стилистически разноплановых единиц).
Говоря о тексте повести «Иуда Искариот» возникает необходимость выделить особый тип контраста – концептуально-дискурсивный, который выстраивается на противоречивости взглядов писателя, состоящей в художественном сопряжении культурно-религиозной антитезы - соединении несовместимых концептов («вера» + «Иуда»). Такой тип контрастности художественных концептов переносит дискурсивный контекст повести в область непостижимых метафизических категорий, воплощаемых в тексте через так называемый когнитивный диссонанс, воплощаемый в экспрессивном столкновении не только антонимичных слов и синтаксических моделей, но и противопоставленных художественных концептов, образующих конструктивные слоты целостного художественного фрейма. Благодаря такому дискурсивному механизму когнитивный диссонанс перерастает из разрушительного противоречия в целостное и гармоничное словесно-художественное полотно.