Наряду с этими экскурсами в историческое прошлое многие писатели в 90-е годы глубоко проникали в автобиографическое. По: кончании немецко-немецкого разделения наблюдался бум мемуарной литературы (в большей или меньшей степени вымышленных биографий), авторы которых заостряли внимание на детстве. Книга детских воспоминаний «Фонтан» (1998) Мартина Вальзера: 1 вое в ал а огромную популярность актуальной постановкой труд- ного соотношения личной и политической истории, действитель- сти и её толкования: «Пока что-то есть, то это не то, что могло Г г: быть. Когда что-то прошло, ты уже более не тот, с кем это случилось. Разумеется, к этому бываешь ближе, чем к другому. Хоть втого в прошлом, когда это было настоящим временем, не было, -: оно теперь навязывается, будто это было, как это сейчас про- Г-зается... Теперь мы говорим, что это было так-то и вот так-то, хотя мы в то время, когда это было, ничего не знали о том, что мы сейчас говорим» [1, с.9].
Роман изображает, таким образом, детство и юность с позиции наблюдателя, у которого одинаковые с М. Вальзером даты жизни и второе имя - Иохан. Напоминающее «Я» пытается снабдить всплывшее в памяти «Я» знанием на данный момент. Итак, М. Вальзер повествует о повседневных заботах и радостях, об извращениях при национал-социалистическом режиме, о преследованиях молодежи и о войне, которая проникает глубоко в детство. Но в соответствии с началом он умалчивает об уничтожении евреев в Аушвице, потому что это не было осознанно мальчиком. Так, читателю представляется в целом картина счастливого «невинного» детства, что вызывало, порой, ожесточённый спор со стороны литературной критики, требовавшей исторически поучающего и отражающего с позиции сегодняшнего дня описания детства - и тем самым чего-то такого, чего как раз не хотелось М. Вальзеру.
Между тем роман Ханса-Ульриха Трайхеля «Потерянный» (1998) повествует о детстве в послевоенной Германии, о последних военных годах. На пути бегства от русских в 1945-м году мать героя от страха передала сына в руки чужой женщины, о чём Х.-У. Трайхель узнал позже. Отталкиваясь от этого, переживая травму детства, Х.-У. Трайхель развивает роман, объединяя две сюжетные линии. В то время как одна линия связана с тем, что отец ведёт процветающую оптовую торговлю мясом на фоне подробной картины немецкого экономического чуда, другая линия посвящается маниакальному поиску пропавшего сына, в ходе которого обнаруживается заголовок с двояким значением: в фокусировании на действительно потерянном ребенке теряется в метафорическом смысле и «Я» — рассказчик. Когда в конце концов с помощью «Подкидыша 2307» появляется возможность найти сына и брата, ромам трансформируется в научную сатиру. Рассказчик попадает, в руки «знатоков расы», составляющих физиономические экспертизы. Они измеряют его череп, чтобы доказать родственные связи между двумя мальчиками. Х.-У. Трайхель рассказывает историю о последствиях изгнания, о вине и стыде оказаться «ошибочным сыном» с лаконичным юмором и при этом высвечивает ярче, чем только автобиографический поиск следов, коллективное сознание западногерманского послевоенного общества.
Арнольд Штадлер описывает в автобиографическом романе- трилогии «Я был однажды» (1989), «Огненная земля» (1992) и «Моя собака, моя свинья, моя жизнь» (1994) детство героя как историю страданий, на которой потери оставили свои отпечатки. Как и Х.-У. Трайхель, А. Штадлер с юмором рисует страшный период времени, четко ориентируясь на творческую манеру Томаса Бернхарда. Первая часть трилогии с налетом горького комизма и меланхолического веселья ставится в местности около городка Месскирха, широкого известного как родина философа Мартина Хайдеггера. Безымянный рассказчик от «Я» (первого лица) пережил своё детство, на которое наложили отпечаток индивидуализм, смерть, католичество и безмолвие в сельской ограниченности^ от чего он во второй части и пытается бежать. Но даже на Огненной земле, куда он, путешествуя, попадает, находит лишь элементарные образцы опыта провинциального мира: «Всё было иным, совсем, как дома» [2, с. 140]. И в последней части, в Риме, он терпит неудачу при посвящении в священники, не может избежать травматического опыта детства и умирает в одиночестве.
О послевоенном детстве в тягостной сельской атмосфере и в тисках церкви — отец рассказчика является пастором гессенской деревни — идёт речь в автобиографическом рассказе Ф.К. Делиуса «То воскресенье, в которое я стал чемпионом мира» (1994) [3]. Но в противоположность А. Штадлеру Ф.К. Делиус рассказывает не только историю социализации, но и историю освобождения, освобождения под знаком футбола. Затаив дыхание, рассказчик сидел перед радиоприемником и слушал репортаж Герберта Циммермана во время заключительной игры 1954 года: «Мы тоже не хотим в этот момент забывать о том, что это игра, игра, но самая популярная игра, которую только знает мир... Это уже давно не было игрой, потому что я стал, чего я стыдливо и в тайне желал, чемпионом мира, и я не хотел, чтобы это у меня отняли путем умиротворения» [4, с.115].
В произведении Кристофа Хайна «С самого начала» (1997) повествование идет от лица тринадцатилетнего рассказчика Даниеля. Персонаж, так же, как и автор - сын пастора. Он рассказывает о своей юности в саксонском маленьком городе, об авторитарном отце, о сложностях пубертатного периода, трудностях школьной жизни и проблемах в средней школе, что заставило героя переехать в Западный Берлин. В воспоминаниях это кажется приключением.
На восточногерманское детство без родителей оглядывается Петер Ваверцинек («Ребенок, которым я был», 1994). Заглавие отсылает к романам УвеЖонсона «Дни года» и «Может быть Петер еще зайдёт» (1997). Озорно и с весёлой меланхолией писатель рисует процесс взросления в детских домах Мекленбурга, заставляя политические события отражаться в бессмыслице повседневной жизни, и воспроизводит портреты окружающих людей, которые сталкиваются с трудностями жизни и с политикой северогерманской ограниченности и хладнокровия.
Авторы ряда других произведений используют в качестве персонажей другие лица или их письма, дневники и картины. Они выступают в качестве источников информации и, порой, примиряют противоречия самых разных воспоминаний. В «Письмах Павла» (1999) Моники Марон инициируется воспоминание о том, что героиня находит коробку с письмами и фотографиями своего дедушки, убитого национал-социалистами. Беседуя с матерью Хеллой, она отправляется в своеобразное путешествие по воспоминаниям. Так Марион из вторых рук узнаёт историю своей семьи и своего происхождения, оставаясь всё время лишь слушательницей. Это отчётливо видно, когда появляются расхождения между собственными воспоминаниями и рассказом матери: «Хелла говорит, что я была счастливым ребенком, который много смеялся. А я этого просто не помню. Хелла вспоминает по-другому» [4, с.70]. Из противоречивых воспоминаний матери и дочери постепенно возникает семейный портрет. Выходя за рамки истории конкретной семьи, автор передаёт представления о жизни в ГДР в контексте- личной и всеобщей истории.
Исподволь, постепенно ощутил в себе готовность приблизиться к истории жизни своего брата УвеТимм в семейной саге «На примере моего брата» (2003). Исходной точкой этой реконструкции является дневник брата о войне, который в 1942-м году добровольно вступил в войска СС, а на следующий год умер в украинском лазарете. В записях он - национал-социалист, которого не шокирует даже расстрел русских пленных. Но, тем не менее, брат остаётся братом. Поэтому моральное осуждение У. Тимм дополняет скорбью о брате, который и после смерти парадоксальным образом присутствует в жизни семьи: «Отсутствуя и всё равно присутствуя, он сопровождал меня на протяжении моего детства, в скорби матери, сомнениях отца, намёках родителей» [5, с. 10 ]. Рядом с братом, соответственно, находились и родители, и собственная жизнь ав гора-повествователя в фокусе отражения, поэтому произведение У. Тимма воспринималось как примерная семейная картина послевоенного времени.
Семейный роман «Невидимая страна» (2003) ШтефанаВак- витца сразу был замечен критикой. В 1993 году неожиданно появляется пропавшая более полувека назад камера. Обнаруженная камера-кодак принадлежит отцу ШтефанаВаквитца, который семнадцатилетним юношей в 1939 году должен был передать её военно-морскому флоту в период мобилизации команды корабля «Адольф Воерман» в Южной Атлантике вскоре после начала Второй мировой войны. Надеждам отца и сына Ваквитц на то, что не проявленная плёнка сохранила негативы, не суждено было сбыться. Тем не менее, эта находка стала отправным пунктом семейного расследования, в итоге которого создается портрет трех поколении. 1 Іисатель использует прием монтажа документального и вымышленного.
Критика неоднократно подчеркивала, что этот метод адаптирован В.Г. Зебальдом. В произведениях «Эмигранты» (1992) и «Аустерлиц» (2001) В. Зебальд наглядно демонстрирует, что рамки романа для них недостаточны. Посредством монтажа представленных фотографий и документов с вымышленными пассажами В. Зебальд достигает того, что чрезвычайно загруженные автобио - I рафии отражают историю целой эпохи.
В заключение следует назвать книгу воспоминаний Гюнтера I расса «Мой век» (1999), которая соединяет в единое воссозданную разными способами немецкую’историю- личную и общую. В с I а коротких историях с постоянно меняющимися персонажами Г.Грасс рассматривает «свой» век, при этом пережитое соседствует с вымыслом, серьезное – с комическим.
Научный руководитель - Балтабаева Г.С., д.ф.н., профессор