Идею можно докультивировать до культа
С.Е. Лец
Актуальность работы обусловлена ростом террористической деятельности экстремистски настроенных лиц, групп, организаций. Феномен терроризма тесно связан с такими явлениями, как радикализм, радикальный экстремизм.
Целью настоящей работы является анализ понятий триады «радикализм» – «радикальный экстремизм» – «религиозный терроризм» через призму положений концепции С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций».
Понятием «радикализм» (от латинского radix – корень) определяются социально-политические идеи и действия, направленные на наиболее кардинальное, решительное («радикальное», «коренное») изменение существующих социальных и политических институтов. В современном употреблении, радикализм означает, прежде всего, выраженное стремление к решительным, «корневым» идеям, а затем и к методам их достижения, и к связанным с этими идеями соответствующим действиям [7, с. 119–120].
М. Я. Яхъяев предлагает следующее определение радикализма: «Радикализм – тип социальной практики или деятельности, основанный на крайних, предельно агрессивных идеологиях и чрезвычайных, решительных действиях, направленных на коренное изменение существующей социально-политической системы или ситуации» [8].
Вторая половина XIX столетия и весь XX век прошли под знаком радикально-революционных идеологий. Радикализм – это явление общественной жизни, которое рождается в переломные моменты, когда общество готово к принятию крайних идей, осознает необходимость перемен.
В литературе встречается употребление термина «радикализм» в качестве синонима понятия «экстремизм». Это не вполне точное словоупотребление: между данными понятиями существует определенная разница. В отличие от экстремизма, радикализм фиксируется, прежде всего, на содержательной стороне тех или иных («корневых», крайних, хотя и не обязательно «экстремальных») идей и, во вторую очередь, на методах их реализации. Радикализм может быть исключительно «идейным», а не действенным, в отличие от экстремизма, который всегда бывает действенным, но не всегда идейным. Радикализм склонен к использованию насильственных методов и средств, чаще всего не соответствующих публично декларируемым целям. Тогда он может прямо смыкаться с экстремизмом и перерастать в него, находя свое конкретное, практически-политическое выражение в разных формах политического терроризма. Благоприятной социально-психологической почвой для радикализма считается состояние всеобщей неуверенности и нестабильности [7, с. 120].
Термин «экстремизм» (от французского extremisme и латинского extremis – крайний) стал активно использоваться с начала ХХ века. После окончания холодной войны, по утверждению В.Н. Панина, – «экстремизм стал крупнейшей международной проблемой, он не имеет национальных особенностей, характеризуется усилением жестокости и безоглядности действий экстремистов. Появление глобального информационного пространства увеличило вероятность дальнейшего роста экстремизма, он стал принимать всё более разрушительные формы» [8].
Обычно понятие «экстремизм» означает приверженность в политике и идеологии крайним взглядам и действиям. Психологически это продолжение и дальнейшее развитие радикализма [7, с. 124].
К экстремизму приводят различные факторы: социально-экономические кризисы, резкое падение жизненного уровня значительной части населения, деформация политических институтов и структур власти, их неспособность решать назревшие проблемы обшественного развития, тоталитарный характер политического режима, подавление властями оппозиции, преследование инакомыслия, национальный гнет, стремление отдельных групп ускорить решение своих задач, политические амбиции лидеров и т.д. [7, с. 124].
И. Ожегов и Н.Ю. Шведова определяют экстремизм как приверженность к крайним взглядам и мерам. В политической психологии экстремизм рассматривается как приверженность в идеях и политике крайним взглядам и действиям [7, с. 739].
В идеологическом плане экстремизм отрицает всякое инакомыслие, стремясь как можно жестче утвердить свои политические, идеологические или религиозные взгляды, навязать их своим оппонентам практически любой ценой, доходя до «идейной одержимости» [7, с. 128]. В этом смысле можно говорить, что имеет место проповедование не религии, а религиозной идеология.
Практически всем разновидностям экстремизма, помимо насилия или его угрозы, присущи «одномерность, однобокость в восприятии общественных проблем, в поиске путей их решения; фанатизм, одержимость в стремлении навязывать свои принципы, взгляды оппонентам; бездумное, беспрекословное выполнение всех приказов, инструкций; опора на чувства, инстинкты, предрассудки, а не на разум; неспособность к толерантности, компромиссам, либо игнорирование их» [7, с. 128].
«Экстремист, исходя из некоторых представлений о мире и обществе, убежден в необходимости осуществления своих представлений в реальной жизни. В. Амелин утверждает: «Экстремист собственные цели ставит выше общепринятых ценностей. Стратегия поведения рассматривается им как реализация высших ценностей, до которых основная масса населения еще не доросла. Характерной чертой экстремизма является поэтому «черно-белый» взгляд на политический процесс, жесткое противопоставление «своих» – приверженцев новой системы ценностей» [7, с. 136].
Экстремизм выступает основой идеологических доктрин терроризма.
Религия оказывает мощное влияние на формирование мировоззрения людей. И в системе иерархии ценностей ислама религия занимает первое место. И одной из разновидностей террористических действий исходя из мотива выделяют религиозный, и, прежде всего исламский экстремизм. Необходимым элементом этой системы является крайняя нетерпимость к инакомыслию, а также ко всякого рода сомнениям и колебаниям, перерастающая в убеждение, что нормальный, полноценный человек просто не может видеть вещи в ином свете, чем тот, который открывается благодаря обладанию абсолютной истиной. Однако, поскольку на практике исключение инакомыслия оказывается невозможным, возникает другой важнейший компонент экстремистской мотивационной системы – идея обращения инакомыслящих в единственно истинную веру. Это возможно двумя способами – путем мирной пропагандистской или миссионерской деятельности, либо с помощью всех возможных, в том числе насильственных средств. Второй путь в пределе ведет к терроризму [10].
Одним из факторов, вызывающих терроризм, являются присущие определенной среде идеи. Религиозные взгляды позволяют лидерам террористических организаций легче вербовать новых сторонников и подводить под их действия идеологическую базу.
Движущей силой терроризма в современной России является совокупность самых разнообразных факторов – политических, социально-экономических, психологических и духовных. В ряду этих факторов, по мнению З.Ш. Матчановой, особое место занимает религиозный фактор. Связано это, прежде всего с тем, что Российская Федерация представляет собой не только уникальное многонациональное государство с весьма сложной национальной и этнической структурой, но и является государством многоконфессиональным, в котором сосуществуют все мировые религии и самые разнообразные религиозные течения [4].
Н.В. Остроухов, анализируя особенности конфессиональной ситуации в России, полагает, что религиозные различия в их нынешней форме существенно осложняют конфликтогенную среду в полиэтнических государствах (в том числе, и в нашей стране), а также отмечает, что мобилизационный потенциал различных конфессий оказался в настоящее время очень востребованным: «Наиболее отчетливо тенденция к реанимации политического значения религии просматривается в исламе. Происходящее в последние десятилетия усиление роли и влияния в мировых делах политизированного ислама (исламизма) сделало его важным фактором современной геополитики. Этот процесс сопровождается возникновением экстремистских политических течений, противоречащих духу традиционного ислама и проповедующих насильственные формы политической борьбы, включая террористические. Указанный факт способствовал наблюдающейся в последние годы активизации международного терроризма [4].
В науке выделяют такое понятие как «исламизм». Ведущий российский исламовед А. Игнатенко считает, что «исламизм – это идеология и практическая деятельность, направленная на реализацию проекта по созданию политических условий для применения исламских (шариатских) норм во всех сферах человеческой жизнедеятельности». Для большинства ученых различие между исламом как религией и исламизмом как идеологией очевидно [5, с. 41].
Радикальные идеологии имеют глубокие социальные, культурно-политические, а также интеллектуально-психологические корни.
В подтверждение этому рассмотрим одну из характеристик взрослой, состоявшейся личности, которой Г. Олпорт считает наличие «цельной жизненной философии», когда «взрослый человек способен выделять самое значимое, сущностное в своей жизни, главную цель, имеет систему ценностей и принципов, в соответствии с которой живет» [9, с. 31]. В противовес выделяют лиц с так называемым «синдромом невзросления» со свойственным им нежеланием саморазвития, необходимостью меняться, «расти над собой». Саморазвитие, достоинство перестают быть ценностью и не воспринимаются ими как средство самоопределения и жизнеообеспечения [9, с. 483]. У этих людей трансформируются идеалы, ценности, «картина мира» в целом. Инфантилизм, плохая ориентация в характеристиках других людей, «растяжима толерантность», эгоизм, зависимость от современных технологий, отсутствие четких целей и идеалов – вот портрет человека с «синдромом невзросления». Американский психолог В. Франкл утверждал, что современный человек «страдает от глубинного чувства утраты смысла, которое соединено с ощущением пустоты» [5, с. 45].
По причине идеологической слабости требования исламистского движения расплывчаты. Как правило, даже у самих активистов отсутствуют конкретные политические требования на будущее [7, с. 141]. Не случайно на вопрос о том, что движет человеком в жизни, Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в ходе «Бесед на переломе тысячелетий» ответил: «Цель. Ясная цель, которую каждый из нас должен наметить себе непременно… Он должен ее достигать, потому что иначе жизнь превратится в бессмыслицу» [3, с. 102].
С какой целью боевики запрещенного в России «Исламского государства» («ИГИЛ») уничтожают древние культурные памятники, библиотеки и музеи? Эти действия, по их мнению, базируются на положении о том, что сооружения являются идолами и не соответствуют идеологии истинно исламской культуры, где присутствует запрет на создание любых скульптур, изваяний и изображений, и человек не должен поклоняться никому, кроме Бога. Однако, памятники представляют собой культурное и историческое наследие, дань прошлому. Поэтому в их варварском, бессмысленном по общечеловеческим меркам, уничтожении, в продаже античных статуэток, фрагментов мозаики можно усмотреть духовную ущербность, и трактовать как торговлю идеалами, или духовностью, к которой лидеры боевиков так активно призывают.
Более того, И.В. Мацевич и С.А. Семедов указывают, что сторонники политических религий могут вообще не быть верующими людьми в традиционном смысле: они не исполняют предписаний своей конфессии, не придерживаются обрядов. Они исповедуют не религию, а религиозную идеологию [5, с. 46].
Несмотря на критическое отношение к социалистической идеологии, в середине 90-х годов в России на государственном уровне пришли к выводу о необходимости становления национальной цели и национального идеала, которые, по мнению В.Н. Кузнецова могут быть объединены как идеал-цель, цель-идеал [3, с. 102].
В основе глобальной стратегии XXI века для формирования эффективного реагирования на вызовы, опасности и риски должно лежать становление новой российской объединяющей государственнической патриотической идеологии, к основным ориентирам которой В.Н. Кузнецов относит: «культуру патриотизма, законность для Всех, демократию для Всех, образование для Всех, благополучие для Всех, безопасность для Всех, справедливость для Всех, необходимый и достойный идеологический компромисс» [3, с. 102–103].
Поддерживает необходимость становления в России национальной идеи и генеральный директор ВЦИОМ В. Федоров. При этом он подчеркивает, что необходима не государственная идеология, которая может привести к разрушению государства и общества, а именно национальная идея.
А можно ли прогнозировать развитие глобальных конфликтов?
Ответ на этот вопрос был предложен в 1993 г. американским политологом С. Хантингтоном в рамках разработанной им концепции «Столкновение цивилизаций».
Понятие цивилизации определяются наличием общих черт объективного порядка, таких как язык, история, религия, обычаи, институты, а также субъективной самоидентификацией людей.
Согласно выдвинутому Хантингтоном предположения, международные отношения в XXI веке будут определяться взаимодействием не национальных государств, а цивилизаций. Основным конфликтом будущего станет конфликт западной и незападных цивилизаций [2, с. 35]. XXI столетие представлено как время религиозных войн между христианами и мусульманами [3, с. 66].
Определяя собственную идентичность в этнических или религиозных терминах, люди склонны рассматривать отношения между собой и людьми другой этнической принадлежности и конфессии как отношения «мы» – «они», «свой» – «чужой», «плохой» – «хороший».
С. Хантингтон полагал, что столкновение цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. Линии разлома между цивилизациями, по его мнению, – это и есть линии будущих фронтов. Грядущий конфликт между цивилизациями – завершающая фаза эволюции глобальных конфликтов в современном мире.
Несмотря на утверждение С. Хантингтона о том, что конфликт между цивилизациями неизбежно должен прийти на смену идеологическим и другим формам конфликтов, мы видим, что налицо столкновение идеалов исламизма с идеалами иных религиозных учений и основ мироустройства.
По мнению А.И. Неклессы (в рамках рассуждения о смысле проблем XXI века в связи с террористическим актом 11 сентября 2001 г. в США) в случае с терактом в США цивилизация столкнулась с «сетевыми идеологически ориентированными террористическими организациями» [3, с. 62]. И на протяжении всей человеческой истории идеи ведут между собой непримиримую борьбу [1, с. 144].
Тем не менее, 2001 год прошел под знаком Диалога Цивилизаций. Кроме того, приобретение Россией статуса наблюдателя в Организации Исламская конференция, по мнению президента Египта М. Мубарака, будет способствовать ниспровержению теории противостояния цивилизаций и культур: «В наших общих интересах дать происходящему точную оценку, не подпадая под влияние упрощенных концепций» [6].
Примером можно назвать действия президента Украины В. Януковича, который попробовал изменить баланс идентичностей в противоположную сторону, отменив одиозные решения о «героизации» Шухевича и Бандеры. Эти действия привели к мобилизации «бандеровского» Запада страны и были восприняты там как вызов со стороны «москальского» Востока [1, с. 145]. Поэтому Дибиров А.З., Белоусов Е.В. полагают, что «на Украине идет война не за территорию, а за идею» [1, с. 144–145].
В заключении стоит еще раз отметить, что в настоящее время радикализм, радикальный экстремизм, терроризм представляют угрозу не отдельно взятому государству или народу, но и всему человечеству. По сложившемуся в литературе мнению, борьбу с этими явлениями необходимо вести как военным способом, так и идеологическим.
Ярким примером тому может служить внесение изменений в Федеральный закон от 25.07.2002 N 114-ФЗ (ред. от 23.11.2015) «О противодействии экстремистской деятельности». Статья 3.1. «Особенности применения законодательства Российской Федерации о противодействии экстремистской деятельности в отношении религиозных текстов» закрепляет положение о том, что Библия, Коран, Танах и Ганджур, их содержание и цитаты из них не могут быть признаны экстремистскими материалами.
Учитывая сетевой характер идеологии и практики международного терроризма, российская объединяющая государственная патриотическая идеология (идеология консолидации) может обеспечить предотвращение разрушающих, агрессивных действий терроризма и связанных с ним радикализма и экстремизма [3, с. 138].