Одно из важных мест в структуре культуры и соответственно в процессе гуманизации и гуманитаризации образования занимает эстетическая ценность [см.: 3]. В настоящей публикации мы рассматриваем своеобразный «диалог» об эстетической ценности, представленный концепциями основоположника семантического направления в англо-американской эстетике и литературной критике Айвора Армстронга Ричардса (1893–1979) и российского мыслителя – философа, теоретика культуры, филолога Михаила Михайловича Бахтина (1895–1975).
Ричардс и Бахтин были современниками-ровесниками, прошли долгий жизненный путь и вошли в число наиболее влиятельных во всем мире представителей гуманитарной науки XX в. Интересы обоих не ограничивались какой-либо одной областью гуманитарного знания: Бахтин уделяя главное внимание проблемам теории культуры и философии, обращался, как и Ричардс, к проблемам лингвистики и литературоведения, Ричардс пристальное занимался проблемами психологии. Обоих практически с самого начала творческого пути чрезвычайно занимала проблема соотношения реального мира и мира художественного произведения [см.: 5], и оба пришли к выводу, что эти миры устроены по одним и тем же законам.
Важное место в творчестве как Бахтина, так и Ричардса занимали проблемы эстетики. (Следует отметить, что Первые Саранские Бахтинские чтения, состоявшиеся в 1989 г., были полностью посвящены эстетической проблематике в трудах Бахтина [см.: 7], немалое место занимала эта проблематика и на Вторых Саранских Бахтинских чтениях [см.: 6]).
Ричардс (совместно с Ч. Огденом) заложил основы семантической эстетики и эстетики эмотивизма. Его учение явилось методологической основой такого влиятельного направления в западном литературоведении, как «новая критика» (New Criticism).
Именно Ричардс является основоположником учения о синестезии [см.: 4] – одном из ключевых понятий современной эстетики, определяющей ее следующим образом: «…В гносеологическом плане, будучи межчувственной ассоциацией, т.е. системным признаком человеческой чувственности, синестезия отражает целостные свойства самой действительности. Способность к синэстезии относится к проявлению сущностных сил человека, культивируемым в сфере его социальной практики – прежде всего в искусстве. Способствуя освоению в конкретно-чувственной форме закодированного в объекте восприятия значения, синестезия представляет собой неотъемлемый компонент художественного мышления» [2]. Данная трактовка термина отлична то того значения, которое вкладывал в него Ричардс. Синестезия Ричардса объективно ведет свою родословную от «эмпатии» или «вчувствования» в том значении, в котором использовала эти термины так называемая экспрессивная эстетика, и прежде всего – «теория вчувствования» в лице ее представителей – Р. Фишера, Т. Фишера, Т. Липпса, В. Вундта и др.
Синестезия Ричардса – более проработанный, усложненный, дополненный, учитывающий наибольшее количество психологических деталей вариант «эмпатии». В экспрессивной эстетике эстетическое отношение рассматривалось как перенесение переживаний субъекта (понимаемого как персонализованный индивид) на воспринимаемые им образы, предметы. Согласно Липпсу, эстетическая ценность возникает в тех чувственных образах, в которых человек находит самого себя.
Бахтин, анализируя сущность экспрессивной эстетики, формулирует этот принцип следующим образом: «Эстетическая ценность осуществляется в момент пребывания созерцателя внутри созерцаемого объекта; в момент переживания его жизни изнутри его самого в пределе созерцаемое и созерцатель совпадают. Эстетический объект является субъектом собственной жизни, и вот в плане этой внутренней жизни объекта как субъекта осуществляется эстетическая ценность, в плане одного сознания, в плане сопереживаемого субъекта, в категории я» [1, с. 62]. Таким образом, «теория вчувствования» приходит к утверждению необходимости замены традиционных эстетических категорий – прекрасного, возвышенного, трагического, комического – новыми, использовавшимися прежде лишь в психологии, социологии. Красота, например, утратившая устойчивые признаки и объективные критерии, заменяется понятием «выражение», «экспрессия».
Синэстезия Ричардса приходит на смену «вчувствованию» или «эмпатии», охватывая большее число психологических компонентов. Слово прекрасное», замечает Ричардс, синтаксически употребляется как определение, и поэтому вызывает мысль о каком-то свойстве предмета. Однако никакого свойства это слово не выражает. Красота – не в объекте, а в опыте субъекта. Красота – это синэстезия. эстетический модус мира – это не скрытое качество, а модус его рассмотрения [9, с. 8–12].
Ричардс считает, что невозможно верно понять природу эстетической ценности, не избавившись от главного заблуждения: «Мы привыкли говорить, что картина прекрасна, вместо того, чтобы сказать: она является причиной, вызывающей в нас опыт, так или иначе представляющий для нас ценность» [9, с. 15].
Согласно Ричардсу, эстетический опыт есть высший, наиболее организованный, гармоничный вид ценностного опыта. Именно такую ценность дает синэстезия, которая основана на реакциях субъекта на непосредственный стимул, и при этом активизирует память, т.е. накопленный опыт. Своей полноты синэстезия достигает в искусстве, представляющем собой «конденсаторы ценностей». Именно в художественном творчестве и восприятии соединяются прошлое, настоящее и будущее.
Утверждая, вслед за сторонниками теории «эмпатии», что красота является проекцией чувств, Ричардс, однако, сумел продвинуться дальше представителей «теории вчувствования». Как отмечает В.В. Прозерский, он «решил прояснить картину, распредметить чувство и вернуть его человеку, показав несоответствие реальной ситуации протекания эстетического опыта той, которая отражается в языке в виде псевдологического суждения об эстетических качествах предмета» [8, с. 100]. Эстетика Ричардса в значительной степени психологизирована, и красота, эстетическая ценность предстают в ней как психологический эффект. По существу, Ричардс, как и представители «теории вчувствования», не показывает специфики эстетической ценности, специфики эстетического.
Критика Бахтиным «теории вчувствования» и в целом экспрессивной эстетики позволяет увидеть некоторую ограниченность концепции эстетической ценности Ричардса. Субъективизируя эстетическую ценность, экспрессивная эстетика и Ричардс не объясняют целое художественного произведения, они недооценивают относительно самостоятельное значение его структуры. Английский ученый блестяще и глубоко разработал проблему деятельности субъекта в процессе восприятия эстетической ценности, однако преувеличил его роль, нарушив равновесие субъекта и объекта, т.е. лишил эстетическую ценность объективного значения.
Одним из основополагающих принципов в трактовке эстетической ценности Бахтиным является осознание им того, что в ней пересекаются субъект-объектные отношения причем, во всей их «слошности», включая межсубъектные и межобъектные отношения). Эстетическая ценность, по Бахтину, – результат взаимодействия, «спаянности», «сплетенности» внутренних и внешних факторов, субъекта и объекта – «души» и «прекрасной данности мира» – взаимодействия, при котором происходит преобразование объективного мира (материала) и одновременно трансформации переживаний, эмоций. Эстетическое сознание, для которого неотъемлемым является ценностное отношение, по Бахтину, отличается диалогичностью: «…в эстетическом сознании мы имеем встречу двух сознаний, принципиально неслиянных» [1, с. 85].
Понятия вчувствования, вживания, эмпатии отнюдь не игнорируются Бахтиным, они важны для него, однако ученый подчеркивает, что явление, им обозначаемое, – это лишь «первый момент эстетической деятельности», лишь необходимая предпосылка к ее осуществлению. «Чистый момент вживания или вчувствования является по существу внеэстетическим» [1, с. 63]. Необходимое условие собственно эстетического восприятия – дистанцирование воспринимающего субъекта: «Изнутри жизнь не трагична, не комична, не прекрасна, не возвышенна» [1, с. 62].
Эстетическая ценность, по Бахтину, не может осуществиться в плане одного сознания, в плане сопереживающего субъекта, в категории «Я», как утверждали представители «теории вчувствования», она возникает лишь через корреляцию образных категорий «я» и «другого». Вненаходимость, согласно Бахтину, – обязательное условие эстетического ценностного отношения, трансформации человеческих чувств, переживаний в собственно эстетические: «…лишь поскольку я выступаю за пределы переживающей жизнь души, займу твердую позицию вне ее, облеку ее во внешне значимую плоть, …ее жизнь загорится для меня трагическим светом, примет комическое выражение, станет прекрасной и возвышенной» [1, с. 62].
Бахтинская идея «вненаходимости» позволяет выявить специфику эстетической ценности, эстетического. Тем не менее, не следует забывать, что в вызревании этой идеи сыграла свою роль и «теория вчувствования». В известном смысле можно сказать, что Бахтин и Ричардс многое почерпнули из одного и того же источника, что позволило им, каждому по-своему, развив и продолжив некоторые из идей «теории вчувствования», оттолкнувшись от них, обогатить эстетическую науку. Для плодотворной работы над проблемой эстетической ценности современным исследователям окажется необходим и полезен опыт как Бахтина, так и Ричардса.
Библиографическая ссылка
Клюева И.В., Гринцова О.В. ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ ЦЕННОСТИ В ТВОРЧЕСТВЕ А.А. РИЧАРДСА И М.М. БАХТИНА // Международный журнал экспериментального образования. – 2015. – № 7. – С. 94-96;URL: https://expeducation.ru/ru/article/view?id=7736 (дата обращения: 19.04.2024).